Шура - так ласково звали Александра в его семье Кошелевых. Родился он 18 ноября 1925 года в д. Караваево вторым ребёнком в семье. Годом раньше родилась Клавдия. С ней Шура рос не разлей вода. Третьим ребёнком в их семье рос Борис, 1928 года рождения, а в августе 1942 года родилась самая младшая Рая.
Мать Екатерина Алексеевна ходила работать по наряду в местном колхозе. Утром бригадир стучит ей в окно и назначает какую работу ей сегодня исполнять. Отец Владимир Алексеевич, столярничал, на один глаз увечный был, но это не помешало мобилизовать его на погрузку снарядов в Москву.
Кошелевы вели своё хозяйство: держали двух коз, овец, кур и гусей. Из овечьего пуха мать вязала теплые носки и варежки.
Шура взрослел и становился для родителей дельным помощником, не по годам проявлял себя рассудительным, дисциплинированным. Семилетнюю Караваевскую школу Шура окончил успешно и поступил в Покровский педагогический техникум, но закончить его не удалось, началась война.
Семнадцатилетним юношей призвали его в конце декабря 1942 года и отправили в Казань для прохождения военной подготовки. В течение шести месяцев: с января по август 1943 года он написал более тридцати писем-треугольников своей сестре Клавдии, которая стала для него всем. Клавдия была единственной, к кому Шура прислонился, от кого ждал жизненно важной поддержки из дома.
В Караваево была только семилетка, Клавдия старшие классы заканчивала в средней школе № 1 (сейчас № 2) посёлка Петушки. Она снимала квартиру в доме 36 на улице Народной, на этот адрес и слал письма Шура.
Клавдия после войны работала учителем в Подмосковье. Перед тем как уйти из жизни, она передала письма младшей сестре. Раиса Владимировна Вдовина (в девичестве Кошелева) хранит эти драгоценные весточки, как самое дорогое, и не может расстаться с ними. Ведь в них единственная память о брате Шуре. В этих письмах волнения о младшенькой Рае, которую мать выхаживает от долгой болезни, и радость, когда она поправилась и пьёт молочко от козочки, а самое главное, в письмах жива ещё вся семья Кошелевых…
Первое письмо Шуры Кошелева от 15 января 1943 года «…Нас отправили в Павлов-Посад, там мы были в банях два дня, а потом нас отправили в товарных вагонах в Казань. Ехали мы шесть суток. В вагонах тепло, две печки. А из Казани нас направили в лагеря за 12 километров от города. Проходили комиссию и всех нас разбили. Меня и Юру Червякова направили в пулемётный полк, а Ивана Ларина и Колю Анисимова в снайперскую и автоматную часть. Будем мы учиться на младших командиров. Находимся с Червяковым Юрой, и петушинских человек пять. Спим вместе. Я ещё ни разу не раздевался, как взяли нас в Павлове-Посаде. Живём, Клавдя, в землянках, нас человек 150. Клавдя, привыкать очень трудно, но, как-нибудь. Морозы очень сильные…»
25 января 1943 года «Здоровье моё ничего, только кашель, да насморк. Сапоги начали разваливаться, но нам, наверное, скоро дадут обмундирование: шинель, бутсы и нижнее бельё. Клавдя, нужно брать больше сухарей. Кормят: утром суп, в обед суп и горох, вечером суп, немножко хлеба, дают 750 гр., а на руки получаем 600 гр… Говорят, будем обучаться шесть месяцев. Клавдя, хочется домой, только чтобы хоть один раз сытно поесть и чтобы вас увидеть хоть одним глазком. Вспоминается, как на станции вы нас провожали. Вы во сне мне снитесь. Как, Клавдя, получишь письмо, ответ пиши быстрее…»
19 марта 1943 года «…Клавдя, ты пишешь, что папаню взяли, это очень меня огорчило, но ничего не поделаешь. Напиши его адрес, я напишу ему письмо. Клавдя, ты пишешь, что болеешь, это меня очень волнует, но надо переживать. Прошу тебя, пиши чаще письма. И если пойдёшь домой, пусть Боря тоже напишет, не ленится, маме ведь некогда. А мне письмо получить, как поесть хлеба. Я так был рад, когда получил письма, перечитывал два или три раза. Ещё прошу, ходи чаще домой, матери будет веселее. Пусть она не расстраивается обо мне. Как поем утром, дожидаюсь обеда, а там и ужина. Встаём в шесть утра, а ложимся в десять вечера. Весь день приходится провести на воле, очень холодно. Вспоминается домашняя печка, даже дрожь проходит по телу. Очень зябнут ноги, портянки негде высушить».
6 апреля 1943 года «…Клавдя, нас с Юрой разбили, он попал учиться на среднего командира, я тоже чуть не попал, но, к несчастью у нас сменили командира. Да я заболел, что-то пошли чирья по всему телу, из-за этого и не попал. Наверное, он поедет в Москву. Как мне это обидно, но ничего не сделаешь. Погода стоит плохая, снег уже почти стаял, но ещё холодно, да дуют сильные ветры. Клавдя, от папани письмо не получал, только что от тебя. Вели маме не расстраиваться, а писать чаще письма, я буду тоже вам писать. Клава! Если соберёте посылку, то положите бумажки да карандашика».
13 апреля 1943 года «… Улучил свободную минуту написать тебе, дорогой сестре, письмо. Клавдя, на днях ездили за дровами и надуло в уши, теперь болят. Вчера получил от мамы письмо, объягнилась коза, что меня очень обрадовало, потому что будет хорошо маленькой Рае. Очень серчаю на Борю, он плохо относится к письмам, напишет одну страничку и довольно. Клавдя, ты наверное ездила в Москву и кое-что привезла, а может и узнала, где папа».
16 апреля 1943 года «Здоровье моё ничего, чирья проходят, а это самое главное. Сейчас стали ходить в столовую. Питание стало получше, но, Клавдя, если есть немножко деньжат, то пришлите, хоть купить четвертиночку молочка. Сейчас занимаемся на улице погода стоит плохая, идут дожди… Клавдя, пиши письма чаще и клади по листику бумажки на ответ. Письма я ни от кого не получал, кроме как от тебя».
21 апреля 1943 года «…Клавдя, очень сильно болею. Меня клали в лазарет, а там нет мест, и вот валяюсь в землянке… Температура 39.6. Были на стрельбищах, застудил поясницу, повернуться нельзя. Клавдя, ты написала, что была дома и что всё в порядке, только болеет Рая. Это для меня тревожно, а особенно маме, ведь сейчас подходит самая рабочая пора. Ты, Клавдия, помогай им, ходи домой почаще. (Прим. автора: расстояние от Петушков до Караваево – 28 км). Помолитесь за моё здоровье, а то я что-то совсем опал. Главное, простужены ноги, от них и болит всё. Ходили мы в Казань за сухарями, а ботинки без подошв, тут я и простудился. Но надо переносить всё. Домой я не буду писать, что болею, мама обревётся, будет расстраиваться. Клавдя, ты клади по листочку чистой бумаги, а то совсем не на чем писать, за душой нету ни листочка…»
25 апреля 1943 года «Клавдя! Сегодня идём с Юркой на комсомольское собрание, меня и его приняли в комсомол…»
28 апреля 1943 года «Получил письмо, которое ты писала 16 апреля. Как я был рад получить письмо от родной и дорогой сестры, а притом бумаги на обратный ответ. Кормить стали лучше. Нельзя сказать, что стали много давать, главное, горячего, да и чаю можно попить с песочком. Клавдя! Наверное, как хорошо сейчас ходить домой, везде сухо, скоро, чай, на лошадях будут ездить, тогда будет получше. Клавдя, неужели Рае исполнилось 8 месяцев! Как же хочется на нее посмотреть! Клавдя, опиши, как козочка доит и хватает ли молока Рае? Клавдя, поздравляю тебя с 1 мая, проведите его хорошо и за меня. Сейчас мы тоже готовимся к 1 мая, украшаем землянки и окошки в палатке. Из дома письма не получаю. Только всего два, плохо снабжают. Как мамино здоровье? Ей достаётся, очень трудно. Мне приснился сон, я вас всех видел во сне. От меня фотокарточки, наверное, не дождётесь, а как это жаль».
1 мая 1943 года «Как хорошо, получил письма в них по листочку бумаги для ответа! От папани письма не было. Мы скоро перейдём в палатки, тогда будет похолоднее. От вас письма идут 9-10 дней, не больше, а от меня что-то долго. Клавдя, ты уж не забывай маму, ведь её тоже очень сильно жалею, так что мне придётся и взгрустнуть о ней. Как тяжело будет ей, да ещё болеет Рая. Я тебя прошу, не забывай, ходи и помогай маме. Тебя я тоже часто вспоминаю, часто даже всхлипываю. Клавдя, обязательно съезди в Москву, и свези кое-что папане, главное, сухариков и табачку побольше. Не хотел вам писать, что лежал в лазарете дней шесть. Клава, ещё раз, прошу, пиши чаще и не забывай маму, а ей передай, что Шура вас не забывает, про меня не говори, что лежал в лазарете. Крепко-крепко целую много-много раз. Как хочется увидеть тебя, но, наверное, не придётся. Хорошо бы перегнали поближе. Клади в каждое письмо по листочку чистой бумаги, а то писать не на чем. Твой дорогой брат Шура».
20 мая 1943 года «Дорогая Клавдя! Пишу письмо на стрельбище из пулемётов. Бумаги у меня нет, использую из-под патронов. Кормят нас пока ничего, маловато, но приходится привыкать. Мы уже натянули палатки и на днях переходим жить в них. Погода стоит хорошая дня четыре, светит солнце, сухо, везде зелено. Так и хочется домой, помочь маме пахать гряды и городить огород. Скоро пойдёт щавель, можно немножко покислиться. Но, дорогая сестра, теперь, наверное, не придётся увидеться. Если бы ты знала, как хочется домой, как вспомнишь, так сердце обливается по дому, а особенно, по маме… Клавдя, письмо на стрельбище не дописал, и пришлось дописывать на другой день. Посылок мне не надо, вы о ней и не думайте, плохо только насчёт бумаги, но вы пришлёте в конверте. Дорогая Клава, насчёт денег тоже не убивайтесь очень сильно. Послали немножко и ладно, проживу как-нибудь…»
23 мая 1943 года «…Клавдя, хорошо, что идут дела дома, в огороде. Конечно, досталось маме и Боре, но без трудов ничего не сделаешь…Клавдя, от папани получил письмо, что пока он находится (зачёркнуто цензурой). Ты, наверное, съездишь к нему. Свези, главное, табачку. А дома тоже посади табачку на всякий пожарный. Может приду и буду курить, пока не курю, а то бы приходилось менять на хлеб. С Юркой мы вместе в одной палатке спим рядом. Нас, петушинских, много: есть из Петушков, из Костерева, из Борщевни, Новой деревни, Костино, Воспушки. Скоро обед, теперь привык и больше желудок не требует, как жили мы весной на пайке. Вообще привык к военной дисциплине, но, конечно, надо ещё много нас учить… Сегодня после обеда, в воскресенье, перешли в палатки. В палатке 13 человек. Погода стоит хорошая. Везде пашут, видно Волгу, а также Казань, везде зелено. Теперь начинается самое трудное, потому что подъём в пять утра, а ложимся в 11 вечера, но приходится привыкать. Клавдя, знать, сильно заболела Рая, я очень волнуюсь, а главное, сильно мне жаль дорогую маму. Ой, как ей трудно, я даже когда загрущу, заплачу. Дорогая сестра, поверь мне от всего сердца, что, если уж я останусь жив, то вас всех не забуду, никогда, до самой смерти. А особенно, тебя…»
26 мая 1943 года «… Клавдя, главное для меня выздоровела Рая, хоть теперь мама будет свободна, будет работать вместе со всеми. Рад, что вырыли огород, что Боря так хорошо помогает. Письма из дому получаю редко, но это ничего, потому что ты мне часто пишешь, и сообщаешь о доме».
7 июня 1943 года «…Как хочется вас всех посмотреть: маму, тебя, Борю, а особенно Раю, ведь прошло пять месяцев». Клавдия, кончаем заниматься в шесть вечера. Пиши кто остался дома, кто жив, как сдаёт Боря испытания, он что-то письма не пишет, но я сознаю, что некогда… Хорошо, когда письмо получишь, сердце радуется. Мне завидуют, что мне часто письма приходят».
2 июля 1943 года «…Клавдя, ты не думай, что нас скоро угонят, мы ещё не кончили учёбу, к первому августа закончим…»
5 августа 1943 года «Привет с фронта, дорогая Клава! Сообщаю, что из Казани выбыл 30 июля и в данный момент нахожусь на фронте, на главном направлении, да вы и сами знаете… Проходили через деревни где был немец, не осталось ни одного дома, везде пусто. Клавдя, адреса пока нет, а там видно будет. Дорогая Клавдя, жаль, что не осталось на память моей фотокарточки, но ладно. Письма я больше писать не буду, так как некогда, да может, Клавдя, это и есть последнее письмо…»
Страшная похоронка о гибели Александра Владимировича Кошелева, погибшего в семнадцать лет, пришла на имя его матери Екатерины Алексеевны 5 сентября 1943 года. Он служил в 5-й гвардейской стрелковой дивизии, принимавшей участие в Орловской наступательной операции. Из донесения о безвозвратных потерях, размещенного на сайте «Память народа. Герои войны» читаем, что пулемётчик Кошелев Александр Владимирович, член ВЛКСМ, убит 17 августа 1943 года в Орловской области. Похоронен в деревне Беляево Карачевского района. Позже его останки были перезахоронены в братскую могилу в посёлке Согласие Бережанского сельского совета Карачевского района Брянской области.
Навсегда Шура останется прекрасным сыном для матери и отца, заботливым братом. По письмам словно проживаешь жизнь вместе с его семьёй, вместе плачешь и испытываешь радость, когда этот юноша, получает весточки. Как же он ждёт их, напитывается ими. Как он жалеет всех родных своих! И сколько в его письмах терпения на все испытания, на лишения и болезни, писал и успокаивал: «как-нибудь, надо переживать, вы сильно не убивайтесь по мне…»
По возрасту его не должны были брать на фронт, ведь 18 лет не исполнилось, но он воевал, как и многие его ровесники. Александр Владимирович Кошелев отдал свою жизнь за нас. А ведь все знали тогда, что на передовой пулемётчики долго не живут…
Спасибо тебе, Шура, за мирное небо от всех нас. Спасибо тебе, полюбившийся мне по письмам Шура! Вечная память тебе и Слава!
Ольга ШУВАЕВА, 2022г.
Почему все не так? Вроде — все как всегда:
То же небо — опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода…
Только — он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас —
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал, —
А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, — не про то разговор:
Вдруг заметил я — нас было двое…
Для меня — будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, словно из плена, весна, —
По ошибке окликнул его я:
«Друг, оставь покурить!» — а в ответ — тишина…
Он вчера не вернулся из боя.
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие — как часовые…
Отражается небо в лесу, как в воде, —
И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло — для обоих.
Все теперь — одному, — только кажется мне —
Это я не вернулся из боя.
https://yandex.ru/video/preview/9526375826188127125
1969 г.